Не надо думать, что все высшие командиры Красной Армии слепо верили в ценность опыта Гражданской войны, когда ради создания наступательных группировок некоторые полуграмотные стратеги вроде Тухачевского оголяли второстепенные участки фронта. Были у нас и толковые полководцы. Против широкого использования старого опыта весьма резко выступал Маршал Советского Союза Семён Михайлович Будённый.
Когда Понеделин сказал о том, что его дивизия доблестно удерживала 30 километров, имея справа и слева оголенные участки границы общей протяженностью 90 километров, Будённый не выдержал и бросил из президиума: «А противник перед вами был?» На это зал ответил дружным хохотом.
Но смеялись не все. Для генерала армии Жукова опыт Гражданской войны был священным. Жуков держался за этот опыт, как слепой держится за стену, и продвигал наверх тех, кто этим опытом дорожил. Через месяц после совещания Жуков стал начальником Генерального штаба. Он не забыл Понеделина, который призывал смело оголять фронт. В своем докладе Жуков требовал собирать для удара гигантскую мощь на узких участках. Повторю еще раз цитату, уже приводившуюся в главе 5: «Всего на площади 30 на 30 км будет сосредоточено 200000 людей, 1500–2000 орудий, масса танков, громадное количество автотранспорта и других средств.» Для того, чтобы это сделать, надо где-то фронт оголять. Молодец Понеделин!
Должность у Понеделина была очень высокая — начальник штаба Ленинградского военного округа, хотя он был еще только генерал-майором. Однако Ленинградскому военному округу в предстоящем сокрушении Германии отводилась второстепенная роль, и Жуков предложил Понеделину должность чуть ниже, зато на главном направлении войны, там, где есть возможность отличиться. Понеделин стал командующим 12-й армией, сосредоточенной во Львовско-Черновицком выступе.
Понеделин действовал так, как требовали интересы нападения: силы — в ударный кулак, а границу оголить!
Результат: в июне 1941 года 12-я армия Понеделина была разбита, как и все советские войска Первого стратегического эшелона. Сам Понеделин попал в плен. После войны его под конвоем привезли в Москву, судили и расстреляли. А Жуков, поставивший Понеделина и его 12-ю армию на границу с Германией и горячо поддержавший идею смелого оголения фронта, остался в стороне и был объявлен героем и величайшем полководцем современности.
7
Командующий войсками Московского военного округа генерал армии И.В.Тюленев выступил на совещании с докладом «Характер современной оборонительной операции».
Ага! Значит, на совещании все-таки рассматривались вопросы обороны!
Да. Рассматривались. Вот что сказал Тюленев в своем докладе: «Мы не имеем современной обоснованной теории обороны.»
И это чистая правда. Советские стратеги и военные теоретики до декабря 1940 года вопросами обороны не занимались. И после декабря — тоже. Ибо Тюленев тут же и доложил, что такая теория нам не нужна. Будем обороняться, но только в редких случаях, только на отдельных второстепенных направлениях. Цель обороны не в том, чтобы защитить страну от агрессора. Цель другая. Мы будем проводить грандиозные внезапные наступательные операции на территории противника, и для этого требуется собирать огромные силы на узких участках. Чтобы такие силы собрать, мы будем снимать почти все с второстепенных направлений, и вот там, на оголенных направлениях, мы и будем иногда обороняться. Тюленев выразил мысль, с которой никто не спорил:
Оборона будет составной частью общего наступления. Оборона является необходимой формой боевых действий на отдельных второстепенных направлениях в силу экономии общих сил для наступательных действий и изготовления для удара. (Там же. С. 210.)
Готовившееся советское наступление в Европу было задумано как грандиозная стратегическая операция, по своему размаху превосходящая любые операции, которые можно было вести силами крупных воинских формирований — корпусов, армий и даже фронтов. Народный комиссар обороны Маршал Советского Союза Тимошенко в заключительном слове призвал присутствующих иметь в виду «возможность одновременного проведения на театре войны двух, а то и трех наступательных операций различных фронтов с намерением стратегически, как можно шире, потрясти всю обороноспособность противника» (там же. С. 350). Оборона на главных направлениях не предусматривалась даже теоретически. Только на второстепенных.
На совещании было подтверждено мнение, которого высшее командование Красной Армии придерживалось с момента ее создания: главное — наступать целыми армиями, фронтами и группами фронтов, но на отдельных направлениях иногда будут переходить к обороне полк или дивизия. Ну, может быть, корпус. Договорились до того, что к обороне может перейти даже целая общевойсковая армия…
В июне 1941 года на европейской территории СССР в составе пяти фронтов и группы резервных армий находились 23 общевойсковые армии. Ситуация, когда две соседние армии могут одновременно перейти к обороне на одном направлении, считалась совершенно невероятной и даже теоретически не рассматривалась. Об этом говорил и Жуков в своих мемуарах:
Генерал армии И. В. Тюленев подготовил основной доклад «Характер современной оборонительной операции». Согласно заданию, он не выходил за рамки армейской обороны и не раскрывал специфику современной стратегической обороны. (Воспоминания и размышления. С. 190.)
И вот великий стратег Жуков на такое положение вещей никак не реагировал — ни в 1940 году, ни четверть века спустя. «Согласно заданию» стратегическая оборона не готовилась и даже теоретически не рассматривалась. Раз задание никто не поставил, значит, Жуков ничего в этом направлении и не делал. Подход чисто солдафонский: делаем то, что приказывают. То, что не приказывают, не делаем. Инициативу проявить — не в характере нашего героя. Мог бы Жуков инициативу открыто и не проявлять, а просто намекнуть Сталину о стратегической обороне. Или, на крайний случай, если Жуков боялся сам поднимать этот вопрос, он мог приказать кому-то из подчиненных невзначай об обороне государства заикнуться.
Но никто не заикнулся.
Вывод у меня вот какой: в июне 1940 года, уезжая в Киев, Жуков плакал не оттого, что предчувствовал великие беды. Причина другая. После разгрома 6-й японской армии на Халхин-Голе он рассчитывал получить высокий пост в Москве, а его в Киев отправили. Как тут не заплакать! Вот объяснение его горю.
Если же поверить объяснению, которое дал сам Жуков, то картина получается куда более мерзкой. Давайте на мгновение поверим Жукову. Поверим в то, что в июне 1940 года он «окончательно укрепился в мысли, что война близка, она неотвратима», что уезжал он в Киев «с ощущением надвигающейся трагедии» и плакал
оттого, что понимал неизбежность войны и знал о неготовности страны к обороне. И вот в декабре 1940 года, когда Сталин предоставил Жукову возможность высказаться, он ни словом не обмолвился о необходимости стратегической обороны.
Я мог бы употребить здесь всякие эпитеты, но воздержусь. Вы уж сами решение выносите, исходя из следующих фактов:
1. Жуков заявил, что знал о грядущей трагедии, но никого о ней не предупредил. Он знал, что нападение Германии обернется гибелью десятков миллионов граждан страны, которая доверила ему свою безопасность. Понимая это, он горько поплакал и…успокоился.
2. Жуков знал, что в результате нападения Германии Советский Союз будет разорен и станет страной третьего мира, но по каким-то соображениям он не упоминал о стратегической обороне, когда представилась возможность о ней говорить. После войны Жуков хвалился, что все понимал еще в июне 1940 года («с той поры моя личная жизнь была подчинена предстоящей войне, хотя на земле нашей еще был мир»), но тем не менее стратегическую оборону не готовил и даже не вспоминал о ней на совещании в январе 1941 года. Свои действия он оправдывал тем, что ни ему, ни другим генералам такую задачу не ставили.
Храбрость солдата состоит в том, чтобы идти на вражьи штыки. Храбрость генерала состоит в том, чтобы иметь свое мнение и отстаивать его перед кем угодно. Солдат идет на смерть, но и генерал обязан проявлять солдатское мужество: убейте, но я останусь при своем — нам нужно готовиться к обороне страны! Выбирайте одно из двух.
Либо Жуков не стратег, а хвастун, ничего не знавший, ничего не предвидевший и все свои «предвидения» придумавший после войны, либо он трус, все знавший, все предвидевший, но побоявшийся об этом говорить.
Я склоняюсь к первому варианту — хвастун, ибо если предположить, что Жуков был трусом, то получается уж очень нехорошо. Тогда выходит, что трусость Жукова обернулась для нашего народа десятками миллионов ненужных жертв и распадом страны.
ГЛАВА 7. Как Жуков громил Павлова
